Имени маршала

*Первым из четырёх в Маслянском районе (ныне – Сладковском!) был открыт Александровский детдом. История двадцатого века не была для России лёгкой и потребность в таких заведениях, особенно во время Великой Отечественной войны, оказалась большой. Память и рукописные записи членов Совета бывших воспитанников детских домов Сладковского района хранят фамилию и имя одного из самых первых его обитателей – Синтюрина Николая Гавриловича. И поступил маленький Николай в Александровский детдом №33 имени маршала С.М.Будённого ещё в далёком 1928 году. В годы Великой Отечественной войны численность воспитанников доходила до полутора сотен. Детей везли с Урала, Поволжья, Ленинграда и других мест огромной страны. Самый большой наплыв – из оккупированных районов.*

Я видел необычную карту, сделанную умелой рукой кого-то из бывших детдомовцев на простом листе ватмана. Необычна она тем, что главным пунктом отмечена не столица Москва, а маленькое, мало кем знаемое сибирское село – Александровка. И от него следами разлетевшегося фейерверка отмечены прямые пути до городов и сёл, где живут сейчас бывшие «будённовцы»: Винница, Киев, Алма-Ата, Томск, Хабаровск, Владивосток… Всё перечислять долго. Полноправный, выросший гражданин может жить, где хочет, а страна велика… Важно, что дети не пропали в годы лихолетья, активно включились в дальнейшее строение общества, вырастили своих ребятишек. Цепочка жизни продолжилась…

А в тяжёлое время их, беспомощных, обездоленных, спасло государство. Самым маленьким в Александровском детдоме было по шесть лет, а старшим – по 16. Я знал председателя Совета бывших воспитанников детдомов Сладковского района «Побратимы» Н.А.Данилина. У этого интеллигентного, нестареющего душой романтика достойный жизненный путь. Воспитанный матерью (отец погиб на фронте) в многодетной семье, ютившейся в тесной деревенской избёнке, он, сам ещё пацан, только окончивший педагогическое училище, стал воспитателем в Покровском, а потом и Александровском детском доме. Дальнейшая его жизнь была связана с работой в комсомоле, учёбой, с инструкторской работой в Тюменском обкоме партии. Николай Акимович добился разрешения попасть в закрытый архив КГБ СССР и получил необходимые материалы о нашем прославленном земляке Н.И.Кузнецове. Книга о герое разведчике написана объективно, интересно. Литератор Данилин с охотой сотрудничал в периодической печати, местных газетах, в том числе в нашей «Трудовушке».

Важным направлением в воспитании детдомовцев была художественная самодеятельность. Для сирот войны, обделённых лаской, видевших тяжёлую изнанку жизни, просто необходимо было в первую очередь почувствовать свою полноценную взаимосвязь с обществом, чуть ли не заново влиться в него. И в детдоме сумели по-родительски тепло, а по-учительски талантливо организовать процесс воспитания, быт, учёбу. Произведения А.И.Макаренко были тогда настольными книгами всех учителей и воспитателей детдома.

А в тяжёлое время их, беспомощных, обездоленных, спасло государство. Самым маленьким в Александровском детдоме было по шесть лет, а старшим – по 16.

Трудно далось создание духового оркестра. Желающих «подуть» хоть отбавляй, а инструмента – никакого. Тот же Николай Акимович поехал в обком комсомола, донёс стремление ребят к обучению музыке.

– Такую задачу комсомолу решить трудно, – сказал первый секретарь обкома ВЛКСМ Т.Е.Пахотин и тут же позвонил в обком партии. Данилин по широкой лестнице поднялся на второй этаж здания в более значимый по должностному положению кабинет. Работник обкома КПСС сначала поинтересовался у молодого воспитателя жизнью, проблемами детдома, а в конце беседы обещал помочь с приобретением духовых труб. Но и на этом эпопея с созданием оркестра не кончилась. Оформлять документы, получать инструмент Николаю Акимовичу пришлось в Москве. Время было тяжёлое, голодное и каждая, порой даже незначительная по нынешним понятиям, вещь распределялась не без ведома высоких инстанций. Когда духовые трубы прибыли в Тюмень, в облоно решили, что для дальнего детдома их блеск будет слишком ослепителен.

– Оставить оркестр в областном центре! Не во всех даже центральных клубах трубы есть.

Пришлось пройти ещё немало кабинетов, выдержать не один спор, убеждать, но трубы отстояли. А через полгода обучения над селом полились первые гулкие, слаженные звуки духового оркестра. Радость была не только детдомовцам, но и всем местным жителям.

Для сирот войны, обделённых лаской, видевших тяжёлую изнанку жизни, просто необходимо было в первую очередь почувствовать свою полноценную взаимосвязь с обществом, чуть ли не заново влиться в него.

– С тех пор, как в 19-м красные через деревню прошли, духовой музыки мы и не слышали… Спасибо. Может, благодаря этому оркестру детства, детдомовцы Коля Малахов и Аркадий Суконкин стали военными музыкантами.

До недавнего времени Роза Алексеевна Нефёдова была заведующей Александровским школьным музеем. Она вспоминает:

– Как-то пришло письмо от Николая Бабушкина из Викуловского района, в котором он написал: «Я тогда учился в профтехучилище, а на практике мы были у вас, убирали хлеб. Найдите того баяниста из детдома, который играл нам в клубе на танцах».

В июле 1987 года через 30 лет бывшие воспитанники детдома им. Будённого по инициативе Совета бывших воспитанников собирались на встречу в Александровке.

– Знаете ли такого баяниста? – спросили их, зачитав письмо Бабушкина. И зал ответил сразу и дружно:

– Боря Захаров!

– Боря, вставай!

Перед своими побратимами Боря просто не мог не развернуть баянных мехов, не порадовать мелодией, а потом вытащил из сумки туфли, поднял над головой:

– Плясовые… С туфлями я приехал…

Нашлись пять баянистов из бывших воспитанников, которые подыграли плясуну, «врезавшему» чечётку. Многие в Александровке до сих пор помнят «мужика большого» – цыганёнка Толю Боздыганова. Шейка тоненькая, голосочек звонкий, косоворотка красная, шаровары, плетёный шёлковый поясок… Толе-цыганку пять лет, он появляется на сцене среди танцоров:

– Русский я! Мужик большой.

Вырос на морозе.

Летом в поле за сохой,

А зимой в извозе.

И это контрастное несоответствие тонкой шейки, задорного голоска и понятия «мужик большой» вызывало у собравшихся в зале пожилых женщин не только умиление, восторг – ах, чертёнок! – но и тихие слёзы. Невольно думалось о своих сыновьях, мужьях… Где-то они спасаются от «морозов» судьбы, куда прикочевали по тернистым дорогам жизни? Сцена сельского клуба ярко освещена керосинками… Тени от фигур артистов на стенах большие, колыхающиеся… Вблизи слышно как потрескивают полотняные фитили в лампах.

Детдом им. Будённого располагался в дореволюционном поместье крупного предпринимателя и промышленника Смолина, жившего постоянно в Петербурге. А здесь, в просторных кирпичных подвалах, под руководством доверенного управляющего производилось масло. Говорят, что это масло, благодаря уникальности солонцеватых александровских пастбищ, их травяному составу, пользовалось спросом даже в некоторых королевских дворах Европы. Потом в подвалах разместились многочисленные мастерские, хозяйственные подсобки детдома. Сама же красногалстучная, шумливая братия детдомовцев обитала в жилых помещениях смолинского поместья на верхних этажах.

– Тут акация была… – вспоминали бывшие воспитанники. Но время неумолимо. Теперь старое поместье разобрано, на его месте – хлебное поле… Обнимали давно уже повзрослевшие детдомовцы со слезами стволы уже других деревьев, терлись щеками о другую кору, рассказывали, как когда-то, свои сокровенные мысли другим тополям, берёзам.

Детдомовцы вели своё немалое хозяйство: ухаживали за конями, другими домашними животными, заготавливали дрова, сено, занимались столярным мастерством.

– Но поляны наши и земля детства наша… Родное всё.

Побывали детдомовцы и на котловане, который спасал от зноя жаркими днями. Я бы не выполнил полностью журналистской задачи, если бы не рассказал о самом популярном директоре детдома им. Будённого, возглавлявшем его в военное и послевоенное время – Раисе Семёновне Данилевич. Не только учительская строгость, но тёплый родительский подход требовался к осиротевшим детям. Наверное, были у Раисы Семёновны Почётные грамоты, благодарности, другие награды, но самой большой наградой явилось признание самих детдомовцев. Они все называли её «Большая мама». Ей они несли свои обиды, радости как родной матери. И во время встречи бывшие воспитанники называли седую, маленькую женщину, с глазами, полными счастливых слёз, не иначе, как большой мамой. Муж погиб на фронте, росли свои дети, но и для полутора сотен обездоленных Данилевич сумела создать атмосферу семейного братства, уюта. Бывало, что если застегнёт кому-то одному из детдомовцев пуговицу на пальто, поправит шарфик, тут же выстраиваются все остальные:

– Мама, и мне… И мне.

Не застегнёшь – ревность, обида. Детям всегда нужна мать. До усадьбы от школы километра два. Снега, дожди… Все ждали даже одного задержавшегося на уроке, а потом большой детдомовской группой дружно возвращались в своё жильё. Известный бард Визбор пел:

– Возьмёмся за руки, друзья, Возьмёмся за руки, друзья, Чтоб не пропасть поодиночке.

Необходимостью жизни, а не песней был такой подход для детдомовцев. Один след тропили по сугробам… В детдом пришло письмо от Хохловой из Ленинграда: «Нет ли у вас моей дочери?» Фотографировали девочку тайком, чтобы не тревожить раньше времени и без того её израненную душу. А вдруг – ошибка, вдруг – не мать? Это ж сколько боли и разочарования маленькому человеку. Мать опознала по фотографии, ответила:

– Моя!

Данилевич всегда сопровождала воспитанников сама, не отступила от принципа и в этот раз. А девочка от родной матери отвыкла, уходит от неё испуганно, руки к директору тянет:

– К маме Рае хочу…

Пришлось пожить в семье пока маленькая Зина сказала: – Мама!

Но уже не директору сказала, а родной маме. Тогда только собралась Данилевич в обратный путь. Сиротство, почувствованное дыхание войны и виденных смертей обострило характеры детей. Но ничто не лечит так людские души, как время и полезный труд. Детдомовцы вели своё немалое хозяйство: ухаживали за конями, другими домашними животными, заготавливали дрова, сено, занимались столярным мастерством. Сами делали себе деревянные топчаны, раскладушки, набивали матрацы соломой. А сколько труда стоило воспитателям отучить их воровать валенки друг у друга, пускать «козла» в чужие огороды, одолеть уже обретённую в сиротстве тягу к вольному беспризорничеству. Не сразу тает лёд на конфорке, не сразу оттаивают от жизненных невзгод, потрясений и детские чувствительные, беспомощные сердца. Постепенно, но большинство детдомовцев своей монолитной спаянностью заслужили уважение жителей и ребят, хотя сострадание к ним со стороны взрослых было всегда. Всё-таки одно дело сострадание и сердобольность, а другое – чувство уважения!

Тридцать лет проработал под землёй в шахте Андрей Суконкин. Зимнее солнце ещё не встало, а подъёмная клеть уже несёт шахтёров вниз, в абсолютную непроглядность, разрушаемую искусственным освещением; солнце село, а клеть только поднимает смену. Месяцами не видел природного светила. До сих пор памятны шахтёру краюшка хлеба и огурец, кем-то из александровских жителей всунутые ему в руки сразу по приезду, голодному с дороги, неприкаянному, ещё не влившемуся в большую семью детдомовцев. Кто их теперь подсчитает те пироги, пышки, оторванные для эвакуированных от родных детей в голодное время? Те огурцы, краюшки хлеба дорогого стоят, они заставляли верить в большое, человеческое добро на земле, помогали залечиться раненым душам.

Не только учительская строгость, но тёплый родительский подход требовался к осиротевшим детям. Наверное, были у Раисы Семёновны Почётные грамоты, благодарности, другие награды, но самой большой наградой явилось признание самих детдомовцев. Они все называли её «Большая мама».

На месте бывшего детдома №33 им. Будённого колосится пшеница… И пусть. У детей должны быть не детдома, а отцы, матери, родные семьи.