Прощание с будущим

Вакоринская тишина угнетала и настораживала. Мне, знавшему войну по книгам, кинофильмам да сбивчивым воспоминаниям отца-фронтовика, почудилось, что она рядом-рядышком. Недоставало только пастушка с известной картины «Фашист пролетел».

Мёртвые глазницы оконных проёмов слепо взирали на меня. Скрипела сиротским стоном полуоторванная дверь дома, покинутого людьми.

На единственной улице деревни тишина и безлюдье. Пёс, отвыкший от посторонних людей, встретил меня скорее с любопытством, нежели с извечной собачьей злобой.

В Вакорино опустевших домов, изб и строений социального, производственного и культурного назначения более десятка. Почти вся деревня – сплошь заросшие бурьяном крестьянские усадьбы. Последних из могикан-вакоринцев пересчитать можно по пальцам одной руки.

Самым молодым супругам за сорок, а самым старым – за семьдесят. Жизнь самых юных вакоринцев осложнена разлукой с родным домом. Школьный автобус до Вакорино не ходит. Интерната в Челюскинцах давно нет. Благо, на центральной усадьбе проживают близкие родственники вакоринских родителей, есть кому приютить ребятишек на время учёбы в школе.

Так вот и живут в Вакорино: одни – в отрыве от большой земли, другие – в отрыве от малой родины. Иван Андреевич и Ульяна Петровна Кисляки – старожилы деревни. Они здесь последние из тех, кто на этой благодатной земле работал, не покладая рук в военные и послевоенные годы. Сверстники-земляки Ивана Андреевича и Ульяны Петровны большей частью покинули сей бренный мир, оставшиеся в живых давным-давно уехали из родной деревни, выбрав на жительство другие города да веси.

Изба Кисляков, срубленная хозяином в пору возраста его неутомимой энергии, держится бодро, взирая на осиротевшую улицу окнами с наличниками. Обитатели дома, напротив, печалятся от тишины и безлюдья. Иван Андреевич пожаловался мне, что жена долгими бессонными ночами просиживает у окна в слезах и переживаниях.

– Если ночью дорогу осветят фары автомашины, – вздыхает Иван Андреевич, – она тревожно вглядывается в темень. Боится лихих людей, насмотревшись страхов по телевидению.

Печальное выражение лица у старика меняется, морщинки у губ разглаживает улыбка:

– А я глух на оба уха, – смеётся он, – не слышу, хоть из ружья пали. Поэтому и не боюсь ни холеры. Взрослые замужние дочери уговаривают стариков переехать к ним на жительство.

– Хотя дочки да зятья – люди родные, а дом их всё равно для нас не свой, – итожит Ульяна Петровна. – Долгий гость и доброго хозяина обременяет, а тут жить нужно до смерти. Нет уж, будем доживать свой век в Вакорино.

Предлог «в» Ульяна Петровна произносит на украинский манер как долгое "у". Сомнений в том, что в дочерних семьях их не обидят, у стариков нет. Гнетёт их при этих мыслях другое: страх неодолимой тоски по родному краю. Не нашли радости и душевного покоя их земляки, уехавшие из Вакорино на старости лет.

– В водке тоски не утопишь, – пересказывает переживания одного из своих земляков-вакоринцев Ульяна Петровна. – А мы-то дома. У нас здесь всё своё и родное. От огорода до родительских могил на вакоринском погосте.

Жилось бы старикам не так печально, если бы жизнь в Вакорино теплилась. Последние угольки тушит, гасит ветер перемен.

Магазин вакоринский – последнее место для общения деревенского поредевшего люда – раскатали по брёвнышкам. ФАП закрыли. Правда, скорая помощь выезжает по первому звонку. Клуб тоже приказал долго жить, хотя старикам он и без надобности.

– Нам бы хлеб, соль да спички завозили, мы бы и этому были несказанно рады, – говорят вакоринцы. – Может быть, такой забытый спецтранспорт, как автолавка, раз в неделю свернёт на вакоринский большак?

Производственная база в Вакорино порушена была в годы ельцинских лихолетий. Животноводческую ферму, обеспечивающую вакоринцев работой, закрыли, а полеводческая отрасль долго не протянула. Вот так в одночасье подрублены были корни, питающие деревню живительными соками.

Перспектив у Вакорино нет. Возродиться оно может фермерством. Но охочих заниматься этим крестьянским делом не находится. Ни в Вакорино, ни за его пределами.

Наши оптимисты заверяли когда-то, что неперспективные деревни может спасти дорога с твёрдым покрытием. Асфальт проложили до самых до окраин, но деревни не ожили. Причины увядания кроются, видимо, в другом. Мы говорили об этом с вакоринцами, которые в разные годы покинули деревню.

Василий Константинович Протасевич, покинувший навсегда Вакорино в пятидесятом году минувшего столетия, заявляет, что Вакорино, как и тысячи российских деревень, стало жертвой режима.

Михаил Иванович Филанюк удивляется стойкости и мужеству земляков,одолевших войну и разруху.

– А вот мирное благополучное время Вакорино пережить не смогло, – горько сожалеет и недоумевает он.

Фёдор Филиппович Дацкевич, работавший управляющим Вакоринским отделением совхоза имени Челюскинцев в советские годы, твёрдо уверен в том, что Вакорино выжило бы, если бы не отнята у него была последняя опора и надежда – производственная база.

– Я уехал из Вакорино после того, как стали вывозить из деревни то, что когда-то давало людям работу, а стало быть и средства к существованию.

Мне не хотелось обижать моих собеседников вопросом, который не давал мне покоя: а не считают ли они себя косвенными виновниками гибели деревни? В силу жизненных обстоятельств вынуждены они были в своё время сменить место жительства, или какие-то иные причины разлучили их с деревней, но их исход из Вакорино так или иначе осиротил деревню, лишил её перспектив. Видимо, в нас кроется причина угасания отчих наших "палестин". Поскольку не количеством строений, а числом человеческих судеб, участвующих в повседневных деревенских делах, определяется настоящее и будущее деревни. Нет или недостаёт этого числа – и угасает деревенская жизнь.

В небесную вакоринскую высь безмолвно, с укором и болью взирают осиротевшие колодезные журавли. О чём они молят молчаливые небеса – нам знать не дано.

Олег ДРЕБЕЗГОВ